[sylphess]

Среди всех моих персонажей, Дамьен пользуется у меня каким-то особым расположением и, на самом деле, мне кажется, что это нездорОво. О.о Что-то подсказывает мне, что быть фанаткой собственного персонажа - странновато и попахивает запущенным эгоцентризмом, но я, что назвается, can't help it. Мне доставляет нездоровое удовольствие рассказывать длинную историю его жизни. У меня не стоит спрашивать "ой, а кто это" - потому что следующие два часа беседы будут посвящены жизнеописанию этого раздолбая. Если в данном случае есть хоть самая малая возможность вспомнить Дамьена всуе - я непременно его поминаю. Я рассматриваю его внутренним взором, поворачиваю так, этак и периодически прихожу в восторг, сродни тому, что испытывает нумизмат, только что заполучивший ту самую редчайшую монету, коих в мире осталось всего четыре штуки.
Я осознаю, что веду себя идиотски, но опять же can't help it.
А в свете того, каким характером обладает Дамьен - еще и заставляет подозревать меня в странных психических отклонениях.
Конкурировать с Дамьеном может только Кшись - но но Кшись, чиорт возьми, не моя игрушка, тут все нормально!
Я начинаю всерьез беспокоиться.

@темы: random thoughts

Comments

[Химе-тян]

*заранее засейвилась* А ху из мистер Дамьен, но да?

[sylphess]

Химе-тян
*последовательно удалила три ответа длиной в вордовскую страницу, с душевным скрежетом осознавая, что не хочется вот так бездарно терять Финни*
Это мой любимый упырь, но да. (с) ))
*удаляет длинное продолжение*

[Химе-тян]

Вот теперь мне ДЕЙСТВИТЕЛЬНО интересно, но да. Расскажи-расскажи, может я тоже проникнусь и вступлю в клуб его поклонников))

[sylphess]

Химе-тян
Тебе чарлист, психологический портрет или долгое его жизнеописание?))

[Химе-тян]

И то, и другое, и третье, но да))

Ромашке тоже интересно ху из Финни ^^

Ромашке тоже интересно ху из Финни ^^

Т.е. я имела в виду Дамьена, опечатка, да. ^^

[Химе-тян]

.oleander
*Финни на всякий случай машет тентаклями*

Химе-тян
То, что это вы я знаю )))
А Финни это Финниган, да? ^^

[Химе-тян]

.oleander
Ага, но да.

[sylphess]

О, это будет долго. О.о Если с жизнеописанием. Возьми кофе, Финни, я пока песадь буду)) Ибо это обещает быть чем-то сродни "сказок дядюшки Римуса", бо по длине и правда... длинно.

[Химе-тян]

sylphess
Жду с нетерпением, но да))

[Химе-тян]

Ну и где обещанный мальчег, эм, в смысле аццуий упырь?))

[sylphess]

Химе-тян
Женщина, мальчику...
*считает на пальцах*
Ну да, что-то около шестисот. Ты видела биографии ребят, которые жили всего лет шестьдесят?)) А тут в десять раз больше.
Но я почти закончила сжатый рассказ, да. ^^

[Химе-тян]

Ну шестьсот - это не возраст. Вот пять тысяч - это я понимаю, вот это серьзёный подход))

[sylphess]

Химе-тян
Пять тысяч я бы высылала тебе в течение двух лет каждый вечер по пять вордовских страниц.)) Но такой роскошью ни один из моих персонажей похвастаться не может. Особенно учитывая, что Дамьен старший из всех.))
мамадорогайя, это ж какое поколение и кем надо быть, Каином? Оо

Собственно вот, как-то так. Три части в один пост не влезла. История без подробностей и без описания самых последних событий в ходе которых мальчик убил темплара архиепископа, примаса, смотрящего и аватару демона.
У него был тяжелый день, да.

Жаку не повезло появиться на свет во времена не такого уже и глухого, но все ж таки средневековья. В его жилах не текло "голубой крови": сыну простого крестьянина роду было написано всю жизнь гнуть спину на крохотной делянке земли, жить чуть не впроголодь и умереть, не дожив и до сорока. К тому же, положение бедолаги Жака усугублялось тем, что природа от рождения наделила его довольно нестандартным цветом глаз: на мир он смотрел ясным, разноцветным взором. Ярко-синий правый и такой же ярко-зеленый левый глаза являлись бесплатной путевкой на тот свет, ибо в те времена разноцветные глаза считались верной приметой слуг диавола, если не его самого. Стоит только удивляться, почему Жака свои же родители не утопили в придорожной канаве - детей у них и без разноглазого отродья было мал мала меньше... однако же Жак вполне мирно дожил до семи лет - вот только зеленый левый глаз ему мать всегда заматывала тряпицей и строго-настрого наказывала не снимать ее ни при каких обстоятельствах. Соседи знали, что мальчонка уродился хворый и что на глазу у него жуткая язва, не иначе ведьма какая сглазила - эта легенда позволила Жаку вполне мирно существовать ровно до того момента, пока в какой-то мальчишеской драке с него эту самую тряпицу не сорвали.
Дожидаться, пока бывшие приятели по играм растреплют всем про "разноглазое чудовище", Жак не стал: выдрался и бросился бежать, куда глаза глядят. За деревней начинался густой лес, где можно было бы схорониться - убегал он долго и все время мальчику чудилась погоня... которой, впрочем не было. Зато заплутал он порядком, и сгинул бы по глупости своей, да полузамерзшего и оголодавшего Жака случайно нашли двое лесников. Мальчонку притащили в сторожку, все пытались снять с него какую-то грязную тряпку - он не давался, кусался и визжал, так что вскоре егеря сдались, пусть его, если ему так спокойнее. Жака отогрели и накормили, однако же оставлять себе найденыша лесники не спешили: хил он был с виду и слаб, проку никакого, только голодный рот, так что дней через десять мальчишку сдали в соседний монастырь, для которого егеря стреляли дичь. Согласился Жак через силу, заранее затаив в душе желание убежать: святые братья - не лесники, рано или поздно потребуют снять повязку, а там уж его ждет верный костер. Однако при попытке к бегству его поймали, мягко пожурили и водворили обратно в монастырь. Жак даже хотел было выколоть себе проклятый левый глаз - но побоялся боли и не смог. Хотя священники поначалу были на диво миролюбивы - оставили найденыша в покое, предоставили кров, еду и место служки при монастыре, но по прошествии времени стали сбываться худшие опасения Жака: от него упорно требовали снять повязку, дабы можно было осмотреть глаз - вдруг да и вылечить язву получится, или ну, как это проказа. Особенно добивался того брат Даниэль, почитавшийся в монастыре лучшим лекарем - перед ним-то доведенный до отчаяния Жак и сорвал тряпку с глаза, уставившись на монаха яростным сине-зеленым взором: будь что будет, решил он, сожгут - так туда и дорога. К его вящему удивлению, монах не принялся истово крестить отрока - только языком поцокал, дал чистый бинт вместо затасканной тряпки и наказал носить, не снимая да держать язык за зубами. Братьям же было объявлено, что-де мальчишку осмотрели, что поделать с язвой ничего невозможно, а безобразна она до того, что лучше пусть носит свою тряпку и не снимает, дабы народ не пугать.
И на несколько лет для Жака наступило время полного спокойствия.
Он стал послушником, готовился к постригу в монахи - и даже, кажется, стал верить в то, что жизнь не ненавидела его с самого начала: больше к повязке никто не придирался, все знали, что бедный юноша болен, но крест свой несет смиренно и кротко, как полагается будущему монаху. Снимал повязку Жак только ночью у себя в келье: постоянно замотанный левый глаз видел все хуже и слезился даже от неяркого света, так что ему необходимо было давать хоть какую-то тренировку - ибо оставаться одноглазым юноша еще не был готов. В тот год монастырь навещал епископ: он приехал ночью, ему не спалось и, бродя по монастырю, он по нелепой случайности застал позабывшего об осторожности бедолагу Жака... со снятой повязкой. Только вместо того, чтобы предать перепуганного послушника анафеме, пришел отчего-то в неописуемый восторг, сообщил растерянному Жаку что-де "такое не должно пропадать", доверительно посоветовал надеть повязку, больше так бездарно не попадаться и не беспокоиться о своей дальнейшей участи. На следующую ночь епископ покинул обитель, забрав с собой и послушника.
Что будущий сир Жака был каинитом в высшей мере эксцентричном было ясно хотя бы из того, что он находил забавным разъезжать по монастырям и представляться епископом. Кроме того у Ласомбра наблюдались крайняя нестабильность характера, нездоровая любовь к исследованию всякого рода нестандартных дисциплин и проведению странных экспериментов... а еще он очень любил коллекционировать все редкое и причудливое. Жак был еще одним экземпляром в его коллекцию: разноцветные глаза - лучшего кандидата на роль потомка и придумать было сложно! Да, логику старого Ласомбра постичь было сложно, да послушник и не пытался. Моральной дилеммы для него не стояло: с детства он настолько свыкся с мыслью о собственной инфернальности, что вступление в ряды проклятых наоборот казалось ему вполне логичным. Сиру совершенно не нравилось имя "Жак", для редкой игрушки, коей был юноша, оно было слишком простоватым. Ласомбра дал ему новое имя - Дамьен звучало достаточно хорошо и означало достаточно мрачные вещи. Самому бывшему послушнику, а теперь неонату было все равно: Жак, Дамьен - какая разница, хоть горшком назови, только в печку не ставь, а если Сиру больше нравится Дамьен, то пускай он и будет.
Между делом Дамьен наведался в деревню, где вырос: конечно, он не встретил родственников, убитых в тот же день, когда маленький Жак сбежал из дома.
Кстати, в деревне скоро не осталось ни единого жителя. Тогда в Европе бушевала жуткая эпидемия чумы, чему уж удивляться...
Несколько десятилетий ушли на обучение и передачу мудрости: при всей внешней несерьезности характера Сир Дамьена был все же мастером своего дела - и тем более печально, что нежизнь его закончилась скоропостижно. По "официальной версии" Ласмобра погиб при проведении очередного эксперимента, коих он был большой любитель, а на самом деле - и Дамьен отлично знал это - Сир его пал жертвой очередного приступа борьбы за власть. И еще Дамьен отлично знал, что оставаться во Франции и дожидаться, пока вместе с Сиром убьют еще и Потомка (ну просто чтобы потом не мстил) не стоит. Сборы его были недолгими, куда бежать - Ласомбра было совершенно безразлично, так что в ту же ночь он прибился к обозу, что шел из Парижа в Прагу и благополучно покинул свою родину. Стоит ли говорить, что из обоза до Праги дошли не все, а вернее, не дошел никто: вступивший в город худой, до неприличия долговязый и растрепанный, чертами лица напоминавший уроженцев юга Франции и не знавший ни слова по-чешски священник с молитвенником в руке был совершенно один. Теперь он носил очки - левый глаз видел намного хуже правого, а линзы помогали уравновесить эту разницу.
Первое время без знания языка было непросто, хотя и куда легче, чем пришлось бы смертному в аналогичной ситуации: чтобы убивать, чешский не особенно был нужен, а с местными собратьями Дамьен общался мало. Первым каинитом, с которым заговорил Ласомбра, демонстрируя вершины, до которых может дойти коверкание чужого языка, был Тореадор, которого Дамьен повстречал у соседнего трактира - поддрались бы они, как пить дать, да к ним вовремя привязался не в меру заносчивый Бруха, который и получил сразу с двух сторон. Так и познакомились: Тореадор, как и положено Тореадору, был феерически красив, не в меру треплив и - как выяснилось уже гораздо позже - очевидно, не совсем здоров психически, ибо в его поведении легко прослеживались некие маниакальные наклонности. Наверное, по этой причине он повсюду таскал за собой малкавианку - молчаливую девушку, страдавшую паранойей, несколькими странными фобиями и сбитой логикой действий. Парочка была довольна забавна, чтобы скоротать с ними ночь, но слишком эксцентрична, чтобы иметь долгие отношения, посему дороги их быстро разошлись, и Дамьен вновь отправился убивать и коверкать чешский язык.
На улицах Праги он встретил странную девушку: она шла по снегу босая, в одной рубашке, и глаза ее закрывала темная повязка - конечно, за такой было грех не увязаться следом и не попытаться выпросить поцелуй - который, однако, Дамьен так и не получил, ибо ему было поставлено условие: выговорить без его жутчайшего акцента имя незнакомки. Звали девушку странным и непроизносимым именем Ольга, поэтому, конечно, Дамьен потерпел полное фиаско и вынужден был отвязаться. Какое-то время он еще бесцельно слонялся по Праге, убивая от скуки смертных, а иногда и собратьев... пока его вновь не отыскала та странная парочка, точнее, теперь уже странная троица, ибо их чудаковатая компания пополнилась еще одним достойным членом - закутанным в балахон книжником-носферату.

[sylphess]

Оказалось, что этих троих ради забавы обидела одна из местных стай, и те всерьез задумались о создании собственной - чтобы обижать самим, а не терпеть обиды от других. Тореадор очень вовремя вспомнил о смешливом знакомом с жутчайшим французским акцентом, казавшимся собратом вполне достойным того, чтобы войти в их будущую блистательную стаю. Учитывая, что застали они Дамьена в неловкий момент разрывания на части каинита, рожа которого отчего-то не понравилась французу - сомнения в правильности выбора не оставалось ни у кого. Однако же четверо - все равно было мало для того, чтобы начинать покорение Праги - и вот тут уже Дамьен припомнил странную девушку с языколомным именем. Четверка искала Ольгу по всему городу и нашла... двух Зимичи вместо одной: за это время, как оказалось, девушка успела в буквальном смысле откопать себе подружку - та только-только вышла из спячки, в которой пребывала какое-то время. Обе, по счастью, были совершенно не против того, чтобы присоединиться к этой забавной компании. Так началась история их стаи: наделенная исключительным даром красноречия Ольга стала Священником, наделенный исключительной способностью убивать Дамьен с гордостью носил имя дуктуса. Пожалуй, сейчас их назвали бы снобами - да они и были снобами, высоколобые и порою излишне самоуверенные, но объективно талантливые неонаты - стая процветала, копила силы и умничала без меры. За яркий, разноцветный взор друзья прозвали Дамьена Ясноглазым - и прозвище прижилось настолько хорошо, что Ласомбра стал часто им представляться.
Поначалу они убивали для забавы и всех без разбору - но Хель, вторая Зимичи, как самая рассудительная из них, убедила стаю в том, что свои таланты нельзя тратить так бездарно: если убивать, то по крайней мере убивать с целью - и они стали убивать ради звания сильнейшей стаи Праги. В ту памятную ночь, когда Ольга проповедовала стае "лопатоголовых", Дамьен, облаченный в сутану, стоял рядом, цепко вглядываясь в лица "паствы" - и в ту же ночь он вызвал на поединок их священника: простой Бруха слыхом не слыхивал о такой штуке, как Темная Тауматургия (кажется, уже упоминалось, что Сир Дамьена был редкостный затейник?), так что исход схватки был предрешен. А после законной победы, что привела к слиянию двух стай в одну... Дамьен просто ушел. Причин Ласомбра не объяснял, долгих проводов ему не устраивали - он сказал, что отправляется искать новые горизонты, всем благодарен за приятно проведенное время, всем желает удачи. На прощание Дамьен подарил Ольге искусной работы перстень: оправленный в платину рубин, кажется, не отражал свет, но светился сам по себе. Он пообещал ей вернуться - не позже, чем через десять лет. Пожелал помнить. И ушел. Предположительно, во Тьму веков. Дамьен не мог знать, как тяжело стая переживала исчезновение того, с кем они пили общую чашу: Сир не ошибся, Ласомбра и правда был редкой игрушкой - ко всему Дамьен оказался несвязуемым, то есть по непонятной причине невосприимчивым к Узам Крови, а поэтому не мог знать, что придется прочувствовать его друзьям после ухода дуктуса.
Из этой самой Тьмы иногда обрывками приносились весточки от бывшего дуктуса стаи, не всегда, правда, заслуживающие доверия и, порой, противоречившие друг другу: что-де не встретил еще окончательную смерть, что, вроде бы, священник стаи в одном из городов Италии, что пал смертью храбрых за идеи Шабаша, что был казнен по обвинению в измене вместе со всей стаей... А потом тьма веков поглотила и эти обрывочные вести.
А истина... истина была в том, что каждый из этих слухов оказывался правдив - по-своему. Его и правда очаровала Флоренция - настолько, что он решил задержаться в ней в своих странствиях. Действительно был священником одной из стай, просто потому что не привык праздно наслаждаться красотами города. И он действительно обвинялся - только не в измене, а в инфернализме: Дамьен был замечательным убийцей, но совершенно никаким организатором. Настолько плохим, что он даже сумел проворонить, как его собственные товарищи начали заигрывать с запретными знаниями. Ласомбра долго доказывал беловолосому инквизитору, что он непричастен, что не знал и не мог подумать - и в ответ был награжден назидательной речью на тему некомпетентности некоторых священников и неотвратимой ответственности за безалаберность. Доказательств его причастности не было - но кого это волновало, если вина остальных собратьев доказана? Всю стаю выволокли на солнце через несколько дней.
Всех, кроме Дамьена - беловолосый сказал, что тот будет должен ему за спасение собственной шкуры. А такого рода долги не отдаются, но отрабатываются.
Так Дамьен свел знакомство к Кшистофом Потоцким, служению на благо которого он и посвятил ближайшие лет двести пятьдесят. Стоит ли говорить, что отношения между Ласомбра и Зимичи оставляли желать лучшего: Дамьен хамил, ерничал, нарывался и, по-хорошему, добрый десяток раз был близок к окончательной смерти; Кшистоф невозмутимо воспринимал очевидно неудачные шутки Ласомбра, отыгрываясь на выдаваемых ему заданиях... И Дамьен, пожалуй, очень удивился бы, узнай он, что Зимичи пытается - в своеобразной манере - его воспитывать: по мнению Потоцкого, Ласомбра был не лишен потенциала, однако его неорганизованность и излишняя самоуверенность сводят на нет все таланты. Может, он и неплох в уличных драках - но есть предел, после которого одной бесконтрольной силой решить ничего нельзя, так что Дамьен будет обречен на смерть от рук более собранных и рассудительных каинитов. Если только кто-то не возьмется за его воспитание.
И Кшистоф взялся за его воспитание.
Вернуться в Прагу - даже для того, чтобы сказать друзьям об отрабатываемом долге - Дамьену не позволили. Опять же в воспитательных целях - чтобы знал, что можно потерять из-за безалаберности. Все, что мог сделать Ласомбра - это отправить с посыльным письмо, разъясняющее ситуацию, и надеяться, что Ольга и остальные поймут. Посыльный вернулся через месяц, подтвердил, что доставил послание... но ответа не было, сколько Дамьен его не ждал - а потом он и перестал ждать, не до того было: он мотался по всей Европе, выполняя задания Потоцкого, все, как одно, опасные для жизни. Все реже его видели серьезным: именно тогда две стороны личности Ласомбра - Дамьен-хохмач и серьезный Дамьен - стали отдаляться друг от друга, так что со временем никто и представить не мог бы, что Ласомбра может быть серьезен. И тем более разительной казалась перемена, когда Дамьен на короткое время снимал шутовскую маску.
Кшистоф говорил, что он безнадежен, безответственен, несобран и бездарен.
Дамьен находил мстительное удовольствие в возможности заявиться в кабинет к не переносившему церковную атрибутику Зимичи с массивным распятием на шее или попаясничать во время очередного доклада. Удивительно, но при всей его нелюбви к Потоцкому, отношение "какая же ты мразь" незаметно для самого Дамьена сменилось на "ты мразь, но я тебя уважаю". И он был бы несказанно удивлен, узнай он, что за глаза Кшистоф рекомендовал Ласомбра, как исключительно талантливого, трудолюбивого и перспективного собрата. Но в лицо Дамьену, естественно, он бы этого в жизни не сказал.
Тем более Ласомбра был удивлен, когда Кшистоф сообщил ему, что считает его уже достаточно опытным, чтобы вступить в ряды Инквизиторов. Дамьен усматривал в этом злую иронию судьбы: осужденный за инфернализм со временем сам становиться судьей...

- Ты долго думал?
- Ну, скажем, решающим был один фактор.
- Мой быстрый ум?
- Твоя превосходная конспирация. Ты будешь последним, в ком заподозрят Инквизитора.

В веселом, улыбчивом, рассеянном, вечно растрепанном и помятом Дамьене действительно сложно было заподозрить Инквизитора - да он сам, пожалуй, обманулся бы внешней несерьезностью самого себя. Он производил впечатление собрата, совершенно неспособного на жесткие действия - но, к сожалению, все, кто придерживался этого мнения, впоследствие крупно разочаровались, и большой удачей было, если они успели признать свою ошибку: перемена в характере Ласомбра обычно происходит мгновенно - и недавнего улыбчивого шутника сменяет суровый собрат, как и его наставник мало заботящийся о причинах проступка.

[sylphess]

С этого момента Дамьен обрел полную самостоятельность - но, как ни странно, не порвал с Кшистофом, как мечтал несколько столетий назад, едва попав "в услужение" к Зимичи. Он продолжал - и продолжает по сей день - оставаться не слугой, но союзником и порою помощником Варшавского Примаса в его хитрых делах, успешно совмещая это с охотой за инферналистами и не забывая ерничать над каждым действием и словом последнего. В своих путешествиях по миру Дамьен обрел достойного союзника: за плечом его почти всегда стоит Рене де Морен, единственный Потомок Ласомбра и его же темплар. Он нашел ее в Новом Свете: Дамьен Ясноглазый, его преподобие Инквизитор Саббат прибыл в Новый Орлеан расследовать проявления деятельности инферналистов. Расследовал недолго, всем известно, что происходит, когда в городе появляется Инквизиция Шабаша. Когда от упомянутых любителей сделок с Демонами остался только пепел, а местное руководство сменилось практически полностью, его преподобие решил немного расслабиться и заодно обзавестись Потомком, в лице девушки, к которой присматривался уже второй месяц.
Рене, безусловно, не знала, что ей "грозит" бессмертие. Если бы знала, поостереглась бы ехать из города до родительской плантации одна и без сопровождения, да еще и ночью. Слуги в доме не удивились, они привыкли к странным прихотям юной хозяйки, а вот решивший после наступления темноты навестить ее Дамьен отчего-то забеспокоился и отправился следом. Его взору предстала брошеная карета, медленно утопающая в грязи на дороге, труп кучера со снесенной чьим-то выстрелом половиной головы и Рене на сиденье - похожая на сломанную куклу. Грабители даже не перерезали ей горло, просто воткнули в него нож - может быть, именно поэтому Дамьен успел. Допивать кровь ему пришлось из раны, пачкая лицо и рубашку, лечить разрез своей кровью, потом уезжать, кутая свое спящее Дитя в плащ.
Кстати, потом он нашел эту шайку беглых рабов и сделал ее первым ужином.
Из-за той смертельной раны на шее у Рене оказались повреждены голосовые связки, так что темплар Его Преосвященства нема. То есть она вполне могла бы позволить себе оплатить услуги Зимичи, которые вернули бы ей голос - но Рене по каким-то своим причинам не хотела, Дамьен болтал за двоих, а Потомку довольно было кривиться в ответ на очередное дурацкое замечание сира. Конечно, преподобному Дамьену вовсе не нужен паладин, вечно торчащий за плечом. Поэтому "развлекайся, девочка, пока я не позову". Следовательно, вы можете наблюдать Рене с ее винтовкой где угодно - и это вовсе не значит, что где-то поблизости ошивается ее Сир и мастер. Ошивается он в данный момент по всей Европе - на первый взгляд хаотично и исключительно по причине неожиданных всплесков сатанизма, однако на самом деле в его странствиях есть некая система... которая видна, однако, только ему и Кшистофу.
Фамилией он так и не обзавелся - точнее не обзавелся постоянной, меняет их по нескольку раз в зависимости от эстетических предпочтений и желания своей левой пятки. О его Сире когда-то злословили, что-де врет он все, не Ласомбра никакой - малк самый настоящий... что ж, теперь Дамьен может уверенно сказать, что "это у них семейное", ибо про него не редко говорят то же самое, за глаза или в лицо. В последнее время он уделяет много внимания Восточной Европе и кульминацией стал визит Инквизитора в страну своей молодости Чехию, что закончился большими катаклизмами и многими смертями. В смысле - Дамьен недурно провел время.

[Химе-тян]

sylphess
Я наконец дочитала твою нетленку. Дамьен кросавчег, я понимаю, почему он тебе так нравится))